– Как эволюционировали ваши взгляды на архитектуру по мере накопления опыта?
– Опыт всегда позитивен. Со временем начинаешь лучше разбираться в сути профессии, которой учишься в процессе работы. В институте ведь, как сказал кто-то из умных преподавателей, не учат, а воспитывают. Наличие обратной связи, реакции на твою деятельность развивает и углубляет понимание предмета. Каждое новое дело ставит определенные задачи, и в зависимости от характера участка, типологии дома, его объема и других условий возникает новый архитектурный образ. Что касается собственной манеры работы, то, думаю, она не меняется, поскольку это нечто присущее тебе так же, как характер, почерк или походка.
– Насколько эстетика архитектурной формы привязана к типологии здания? Существует ли тут определенная иерархия?
– То, насколько найденная архитектурная форма соответствует предназначению здания, насколько она органична его функции, и определяет, на мой взгляд, ее эстетичность.
Разумеется, есть приемы, которые используются в зданиях конкретной типологии. Например, в офисных зданиях может быть глубокое пространство, которое менее освещаемо, а в жилых домах требования инсоляции не позволяют использовать такое решение. Жилая архитектура антропоморфна, она отражает физиологию человеческой жизни, и так же как у костюма непременно должны быть два рукава и две штанины, так и у жилого дома есть безусловные характеристики, но, тем не менее, исполнено это может быть по-разному, и чем больше этим занимаешься, тем больше находишь разные возможности. По типологии объектов мы ограничены тем, что нам заказывают. Самые востребованные – офисные, жилые и торговые здания. Конечно, каждому хочется сделать вещь уникальную, эксклюзивную, построить театр, библиотеку или музей, но такие задачи встречаются редко.
– Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать успешный архитектор?
– Для меня архитектура – это, прежде всего, искусство. Сравнивая деятельность композиторов, писателей, художников с архитектурной деятельностью, убеждаешься, что они находятся в одной плоскости и везде действуют те же законы. Всякое творчество направлено на создание чего-то нового, вещей, которых до этого не существовало. В зависимости от свойств натуры, кто-то лучше работает со словом, кому-то абсолютный слух позволяеют проявить себя в мире звуков. Архитектор от них отличается только более развитым пространственным воображением, поскольку главным инструментом становится именно пространство. Архитектура служит продолжением окружающей среды и в этом смысле противоположна скульптуре, которая противопоставляет себя контексту.
– Офисный центр на Страстном был высоко оценен как профессионалами, так и широкой публикой, набрав большое число голосов по результатам открытого интернет-голосования. Работая в историческом центре, понравиться многим особенно трудно, ведь у каждого свое представление о том, как должна выглядеть эта часть города. Расскажите, как создавалась концепция этого проекта?
– Участок там был большой и удобный, что позволяло построить достаточно крупный объект, и нужно было этот объем корректно встроить в сложившуюся историческую застройку. В качестве примера, на который следует ориентироваться, нам приводили соседний, быть может, самый неинтересный дом в этом квартале. Мы тогда составили развертку строений нечетной стороны Страстного бульвара от Тверской до Петровки, нарисовав на ней все дома. Тут и конструктивистское здание газеты «Известия» Бархина, и типография в стиле модерн Шехтеля, а замыкает ее ампирный дом Матвея Казакова. Каждое здание является продуктом своего времени, тем не менее, у этой застройки есть свой строй и ритм, это сложившийся ансамбль. Поэтому мы отстояли свою точку зрения, доказали, что вписаться в контекст можно и нужно, построив современное здание, не притворяющееся продуктом другой эпохи.
Был еще один момент, который повлиял на образ дома. На данном участке когда-то стоял известный москвичам особняк Сухово-Кобылина, и одним из требований технического задания было воссоздание этого дома. Эта задача нам даже помогла, потому что позволила раздробить достаточно крупный объем всей постройки. О реставрации речь не шла, поскольку уже не существовало самого предмета спасения, и так как вся застройка бульвара со времен Сухово-Кобылина успела подрасти, то мы сделали дом несколько большим по размеру. В целом объем здания является трехчастным. Монументальная, репрезентативная часть собрана в вертикальный тонкий ризалит, контрастирующий с приземистой и широкой частью, имитирующей особняк, а стена основного объема служит фоном для этого диалога.
– В жилом доме на Верхней Масловке вы применили, казалось, давно забытые идеи архитекторов-конструктивистов. Насколько они оказались жизнеспособными? Как покупатели отреагировали на галерейную планировку?
– К сожалению, возведение этого дома еще не началось, но, судя по откликам на показы и публикации, этот проект заинтересовал многих потенциальных покупателей. По планировочным решениям он действительно очень отличается от того, что сейчас строят. Это галерейный дом, в котором все квартиры двухуровневые, что позволило на девять жилых этажей сделать всего три остановки лифта и тем самым улучшить плотность дома. Кроме того, нам удалось обеспечить качественную равномерность квартир. В одном доме, мне кажется, не должно быть квартир похуже и получше, чтобы существовала здоровая психологическая атмосфера, а выбор той или иной квартиры должен определяться только ее размерами.
– А что из жилья вы планируете реализовать в ближайшее время?
– Сейчас завершается строительство жилого дома на углу улиц Вавилова и Орджоникидзе.
Камертоном для нас при создании его архитектурного образа было здание общежития МАрхИ, которое находится рядом. Это достойный образец отечественной архитектуры 70-х годов, к которой я отношусь с большим уважением, и потому, считаю, ее тоже нужно охранять и реставрировать, так же как и памятники конструктивизма. Согласно договоренности, после строительства нашего дома заказчик должен будет санировать фасады общежития. На всех эскизах мы рисовали оба дома вместе, но при этом совершенно не стремимся, чтобы наш проект мимикрировал под 70-е или, наоборот, чтобы здание общежития притворилось после реставрации новым домом. Мне кажется, они должны восприниматься в нормальной естественной последовательности и при определенной доле сходства отражать каждый свое время.
– Замысел архитектора в процессе реализации часто претерпевает изменения. Что вас удовлетворяет и что не удовлетворяет в реализованном варианте комплекса «Город Яхт»?
– Это уже, в общем-то, не наш дом. В какой-то момент заказчики начали проявлять креативность, и в результате от наших идей мало что осталось. Пространство, которое должно было оставаться свободным, стало застраиваться, дом начал весь зарастать, терять свою прозрачность, легкость и превращаться в довольно аморфный объем. В каком-то смысле профессия архитектора сродни профессии садовника – ты возделываешь и выращиваешь, но природные стихии вносят свои коррективы в эту деятельность. Во всех других наших домах тоже есть определенные отступления от проекта, в чем-то они тоже ушли от идеала, но в данном случае эти изменения преодолели критическую массу, и все стало совершенно не тем, что предполагалось.
– Есть ли такие заказчики в Москве, с которыми каждый архитектор мечтал бы поработать?
– Главное, что определяет желание работать с заказчиком, – его дееспособность, профессионализм и амбициозность. Когда у заказчика есть долговременные планы присутствия на рынке и он стремится побеждать, то нацелен на знаковые для города объекты, которыми интересно заниматься. Чем энергичней и мощнее заказчик, тем лучше архитектору. Причем я не считаю, что на уровень архитектуры влияет размер бюджета. Самый мной любимый объект – гараж на 9-й Парковой улице – строился как раз на очень небольшие деньги. Замечательный португальский архитектор Альваро Сиза, по-моему, уже всем доказал, что хорошая архитектура может быть выстроена из традиционных и недорогих материалов – кирпичная кладка, железобетон, штукатурка, и больше ничего не нужно.
Мне близок такой подход к архитектуре, а неуемность и суета дигитальных фантазий рождает только чувство беспокойства. Как правило, делается это из стремления удивить, но, в общем-то, и удивлять уже нечем.
Криволинейные стеновые поверхности уже давно стали общим местом, а в поиске экзотических материалов испробована чуть ли не вся таблица Менделеева.
– Что, на ваш взгляд, устарело в витрувианской формуле «польза, прочность, красота» и чего в ней не хватает?
– Она, как Шекспир, неизбывна. Другое дело, что и пользу, и красоту можно трактовать по-разному. Красота, вообще, неопределимое понятие, и я в своей работе стараюсь не допускать таких решений, которые приходилось бы объяснять тем, что они сделаны для красоты. Если какой-то прием нельзя аргументировать, то его лучше исключить. Деталь, сделанная для красоты, автоматически превращается из функциональной в декоративную. С другой стороны, когда руководствуешься соображениями функциональности и находишь органичную для нее форму, то это становится красивым.
– Существуют ли объективные оценки качества архитектуры?
– Лучшее отбирается временем, а по отношению к современности объективных оценок, я думаю, быть не может. Есть известная фраза Геродота: «Нельзя сказать, счастливую ли жизнь человек прожил, до тех пор, пока он не умрет». Так и в этом вопросе.
Когда проходит какое-то время и большинство людей сходятся в одном мнении, то его, наверное, можно считать объективным. Достоинства архитектуры храма в Пестуме бесспорны, и это гениальная архитектура, что общепризнанно. Мне кажется, есть масса вещей и в архитектуре ХХ века, не уступающих памятникам прошлого.
|